В журналах совета встречается много указаний на поведение учеников в изучаемый период. Почти в каждом заседании, посвященном рассмотрению месячных ведомостей, совет обсуждал прилежание и поведение известного числа учеников и принимал по отношению к ним исправительные меры. Иногда бывали и экстренные заседания совета для обсуждения отдельных проступков учащихся или резко выраженного дурного направления кого-либо из них.

Общее впечатление от чтения журналов совета, касающихся поведения учеников, таково, что, в общем в изучаемый период оно было вполне нормальным. Распространенные отрицательные черты его заключались в детских шалостях, лени, пропусков уроков; весьма редко встречались крупные проступки.

Можно заметить, что в 30-ых годах начальство гимназии и совет вели борьбу, главным образом, с леностью учеников и «нехождением» их в классе, а в 40-х – с леностью и шалостями. Крупные проступки были одинаково редки в обеих половинах изучаемого периода.

Принимаемые начальством и советом в отношении учеников исправительные меры были в строгом согласии с уставом. В параграфе 203, 204 и 205 устава перечислены исправительные меры в следующем порядке: 1) выговор, 2) пристыжение, 3) лишение высшего места в классе, 4) выставление имени виновного ученика на черной доске, 5) заключение в запертом классе (карцер), 6) наказание розгами (для 3-х младших классов) или исключение из гимназии (для 4-х старших классов). Устав поясняет, что три низшие меры исправления могут быть приняты учителем или инспектором, 4 и 5 – только директорами, а 6-я – только советом гимназии. Надзор за исполнением наказаний поручен инспектору.

Мы не имеем точных сведений об исправительных мерах, которые принимались самостоятельно учителями, директором и инспектором; в журналах совета относительно их встречаются только неясные общие указания в роде такого: «N N, несмотря ни на какие меры, не подает надежды к исправлению». Что же касается мер, о принятии которых делались постановления совета, то они были следующих разрядов: 1) выговор совета, 2) заключение в карцере, 3) наказание розгами и 4) исключение из гимназии.

Выговор совета был очень распространенной мерой по отношению к ленивым и неаккуратным ученикам в 30-х годах; позднее его вытесняют другие виды изысканий. Выговоры бывали простые и «строжайшие» — с предупреждением, что в случае повторения проступков (по ж. совету 25 января 1834 года – после троекратного выговора, «при четвертом подобного замечании») «будет с таковыми поступлено на основании параграфа 205 устава», т.е. виновные подвергнутся наказанию розгами или исключению.

Заключение в карцере – по нынешней терминологии – в изучаемый период именовался «заключением в запертом классе», если было непродолжительно = 3-4 часа, и «задержанием в гимназии на хлебе и воде», если оно длилось сутки и более. Столь употребительных ныне часовых арестов тогда, по-видимому, не применяли. Карцерное заключение налагалось по приемуществу за упорную леность и притом обыкновенно на учеников старших классов, тогда как маленьких за то же самое наказывали розгами. По мере того, как выходят из употребления выговоры совета (по-видимому – вследствие разочарования педагогов в их действительности) учащаются карцер и розги. Прямых постановлений совета о наложении карцерного заключения встречается немного, но, после рассмотрения месячных ведомостей, совет нередко поручает инспектору наказать ленивых учеников «сообразно с возрастом» или «сообразно с уставом», что, надо думать, означало: для младших розги, для старших – карцер.

Наказание розгами рассматривается в уставе, как высшая мера взыскания – перед исключением из гимназии – для учеников трех младших классов; для учеников старших классов соответственно мерой являлось прямо исключение. По-видимому, мысль устава такова, что учеников младших классов можно исключать из заведения только в самых крайних случаях, когда утрачена всякая надежда на их исправление, а за крупные проступки достаточно наказывать их телесно. Таким образом, по духу устава, розги являются крайней, исключительной мерой исправления. В первые годы по введении устава наша гимназия так и смотрела на розги, применяя их только как наказание за грубое озорство, дерзкие шалость и воровство. Например, в 1834 г. 27 октября совет постановил наказать розгами учеников I класса Глебова и Григорова, замеченных и прежде в шалостях, за учиненную ими 26 октября, по выходе из класса, драку, при чем Григоров, «бросивши камень в обидевшего его Глебова, попал в голову ученику того же класса Арбузову и до крови просек кожу»; такому же наказанию подвергся ученик III класса Степурин за то, что 20 ноября 1834 г. «бросил из за двери свергнутой в ком бумагой в законоучителя гимназии прот. Смирнова»; 18 января 1835 года наказан розгами II класса Кривченко за похищение у товарищей «некоторых к классу принадлежащих вещей и книг». Постепенно, однако, взгляд совета гимназии на применение розгов меняется. В 1836 году 17 ноября советом определено: «учеников II класса Эверса и Михайлова, ленивых и резвых, но подающих еще некоторую надежду к исправлению, наказать розгами без особых замечаний». В этом постановлении уже заметен взгляд на розги, как на обычную меру исправления; с течением времени такой взгляд укреплялся в совете все более и более, что ясно выражается в постановлениях, поручающих инспектору наказать учеников «сообразно с возрастом».

Современному читателю может показать странным, что столь старинная в Европе исправительная мера, как розги, в гимназиях 30-х годов только постепенно получала частое применение, тогда как скорее можно было ожидать, что, обратно, она постепенно выходила из употребления. Такое странное на первый взгляд явление, однако, не трудно объяснить. Дело в том, что взгляд на положение гимназии, как представительницы известной ступени образования, в течении 3 первых десятилетий XIX в. постепенно изменился в обществе и педагогической корпорации в дух понижения. В 1804 году на гимназию смотрели, как на заведение с высоким образовательным курсом, в 1828 году она уже стала представляться простым среднеучебным заведением. В начале века гимназисты считались чем-то вроде нынешних студентов, чему способствовал и их солидный возраст: в 30-х годах их стали считать простыми учениками, детьми. Наказывать розгами студентов – неловко, даже дико, наказывать мальчишек, по тогдашним воззрениям, — почти необходимо. По мере того, как взгляды педагогов испытывали указанное превращение, розги начинали казаться все более и более подходящим средством для исправления младших учеников гимназии.